Мера за меру [СИ] - Татьяна Апраксина

И удовлетворенно ухмыльнулся про себя: ключ от наружной двери он прятал в рукаве, так что нахалу предстояло повозиться в поисках запасного, потом проникнуть в кабинет, потом добраться до шкатулки с воском и печатями, выбрать нужные, не зажигая огня…

Но оказалось, что ключ у нахала был. Свой. Что наводило на дополнительные мысли. Тем не менее, со шкатулкой и печатями он провозился достаточно долго, чтобы порадовать сердце любого педагога.

Утром гонец уехал, а офицер для поручений за весь следуюший день даже и не зевнул. Что им, молодым.

Дальнейшее можно было считать местью в стиле полковника де Ла Ну. Объявив юному офицеру, что хватит уже бездарно тратить время, полковник сообщил также ему и свидетелям, что намеревается снискать в этом мире славу наставника будущего коннетабля. Будущего коннетабля он осчастливил тем, что простому офицеру позволительно быть несведушим дураком — а вот великому полководцу необходимо знать о военном деле все. То есть, именно все. И начиная не со сражений прошлого, а с трудов кузнеца, шорника, кашевара и плотника, полкового лекаря и фуражира, без которых война, как известно, не делается.

Будущий коннетабль и великий полководец приступил к изучению азов воинского дела с энтузиазмом. Через некоторое время полковник начал ощущать объектом мести уже себя. Нет, прилежный ученик не делал ничего дурного. Он просто был старателен, дотошен, вездесущ и неутомим. Он удивительно быстро и удивительно глубоко разбирался в предмете изучения, после чего начинал обнаруживать недостатки, злоупотребления и глупости.

Кто ведет учет расходам, почему в трех местах и почему одинарной записью, а не двойной… для начальства можно и ординарной, но мы-то сами должны знать? Мы знаем? Откуда? Мы точно знаем? Проверим? Добрые христиане не заключают пари? Добрые христиане не клянутся и не играют на деньги, мы и не станем клясться, слово наше будет да и нет. Так проверим?

Откуда берем фураж? Кому сдаются в аренду армейские земли? Кто и зачем перенес кузницу от реки? Кому мы продаем навоз… как это никому?

Злоупотреблений, к чести полковника, выявилось мало. Глупости, невнимания, небрежения — немного и не слишком значительных, но у будущего коннетабля обнаружились еще и задатки менялы. Он все складывал и переводил в монету, и получалось, что по капле, по ручейку из личного дохода полковника де Ла Ну утекает целое озерцо. Конечно же, так утекает у всех, и в этом-то полку дела ведутся куда рачительнее, чем у других — но… вот оно, озерцо. Непроданный навоз. Не сданный под выпас луг. Кожи, закупленные у ближайшего землевладельца… не очень хорошие кожи по стандартной цене, в то время, как его сосед просит меньше, а товар поставляет получше. Не заселенные вовремя рыбой пруды. Не тот участок под порубку…

Юнец всерьез вознамерился превзойти де Ла Ну в занудстве и дотошности. И превзошел.

В нескольких случаях, впрочем, его пришлось отзывать в сторону и объяснять, что рыба лучше себя чувствует, если поверхность пруда затянута ряской. Рыбе так спокойней, она веселей плодится, и рачительный рыболов от такого подхода только выиграет. А мы ведь не рыболовы и от настроений рыбы зависим куда больше… Вон тот невыгодно сданный участок земли дополнительно оплачивается хорошим отношением. Каким? Если бы вы были расквартированы в приграничном районе, вам было бы интересно, кто ходит на вильгельмианские радения не открыто, а тайно? Кто возит через границу не только вино и ткани, но и оружие?

Подобные взаимосвязи будущий коннетабль понимал еще лучше, должно быть, благодаря домашнему и придворному опыту, и быстро научился сам их выявлять и использовать. К Великому посту число паутинок, связывавших полк с Пти-Марше и окрестными хуторами, увеличилось едва не вдвое. Это отразилось как на офицерском столе, так и на числе сплетен, которыми стремились поделиться с полковником, в том числе и через Клода.

Сплетни были на три четверти корыстными и на семь восьмых отражали местные дрязги, но любой человек, которому приходилось командовать людьми, знает, что местные дрязги — это помесь золотоносного русла с полосой предстенных ловушек. Если правильно засесть с решетом — останешься в прибытке, если не выяснишь заранее, где у врага ямы и колышки, подохнешь и других погубишь.

Среди прочих слухов и сплетен донесли полковнику, что старший сын семьи Ламбен, Жан собрался подписать договор с королевскими вербовщиками. По мнению де Ла Ну, решение это было весьма правильным: парень крепкий, здоровый и сообразительный, такому молодцу самое место в армии Его Величества, а ковыряться в земле могут его младшие менее видные братья. Да и поправить дела, получив выкуп из казны, семье Ламбен не мешало бы, ибо, сколько они ни трудились, только обрушивали края долговой ямы, и землевладелец еше год назад грозился изгнать их с арендуемого участка, и едва согласился подождать прихода вербовщиков на следующую Пасху. Господин Отье Ришар де Эренбург вообще был терпелив к должникам.

Тем же образом полковник узнал, что участок, арендуемый семьей Ламбен, собирается выкупить у господина Ришара крестьянская община Пти-Марше, таким образом выровняв свою границу вдоль по ручью — но покупать землю, обремененную долгом и неуспешным семейством они не хотели. Ришар брал 12 серебряных денье и две мины овса в год за пожилое и по 4 денье за каждый взятый в аренду арпан земли, а община — на полденье с арпана меньше и овес ей был без надобности, потому уход Жана в армию решал сразу множество проблем.

Так что господин полковник в который раз ничуть не удивился, когда в один прекрасный — почти закончившийся — жалобный день ему в ноги упало разноцветное пятно. Внутри пятна находилась Мари Оно, проживавшая за две канавы от Ламбенов, а общее впечатление дрожащей разноцветной массы создавал ее лучший, буквально пасхальный, наряд в пять цветных слоев, спасибо, что в зеленый ни здесь, ни в этой части Франконии хорошо красить не умеют, а привозные неконтрабандные ткани дороги. Спасибо, что не умеют, и спасибо, что верхнее платье не в полоску — в глазах рябило и без того.

Сначала не удивился, а выслушав начало, стал уже удивляться.

Оказывается, господин Отье Ришар, утратив всякий стыд и совесть, сживал со своей земли семейство Ламбен не за долги, терпеть которые не стал бы ни один рачительный землевладелец, не чтобы освободить участок и продать его общине, а потому, что в сатанинской злобе и похоти